Вообще Кэт не боялась выступать. Но каждый раз за несколько минут до выхода на сцену ее начинала терзать волнительная дрожь. В этом волнении, как в терпком алкогольном коктейле, смешивались предвкушение и азарт, чувство ответственности перед группой и перед слушателями, банальное опасение забыть слова и глобальное опасение оказаться непонятыми публикой…
Но сегодня вместо привычного легкого волнения Кэт раздирала на части буря эмоций. От сдавливающей грудь тревоги было трудно дышать, а растерянность буквально сковывала тяжелыми цепями, не давая шевельнуться. Девушка постаралась как можно вальяжнее прислониться к стене и уткнулась в свою тетрадь, делая вид, что повторяет тексты новых песен. На самом деле со стороны казалось, что устало ссутулившаяся солистка привалилась к стенке, чтобы не упасть в обморок, и загородилась тетрадкой от всего мира.
— Кэт, ты бледная до прозрачности? — Встревоженный голос Эла на минуту вернул ее из задумчивой прострации. — Плохо себя чувствуешь?
Девушка заметила, как друг без остановки щелкает медиатором: верный признак того, что Эл тоже нервничает.
— Нет-нет, все в порядке, — вяло отозвалась Кэт. — Просто волнуюсь немножко: все-таки наш первый сольник…
Не говорить же другу, что сейчас, именно в эту минуту, в тихой и тесной гримерке концертного зала решается ее, Кэт, судьба. Сейчас настал момент для принятия самого главного решения в ее жизни, и времени оставалось все меньше.
Десяток шагов до сцены или десяток шагов до выхода из здания концертного зала — и все будет решено. Всего десяток шагов — и такой разный результат. Такие кардинальные перемены в жизни. Такие глобальные последствия.
О них девушка узнала из книги Писателя.
Кэт стало уже совершенно ясно, что книга была написана о ней. Слишком точно были расписаны подробности о ее прошлом. Слишком узнаваемо на страницах романа было описано ее настоящее. Слишком пугающим было будущее. Точнее, одно из возможных будущих…
Неизвестно, откуда Писатель знал все это, но Кэт без сомнения верила в его предсказания.
Если сейчас она выйдет на сцену вместе со своей группой, то ни в какой другой город она уже не поедет. «Вегу» заметит столичный продюсер, предложит контракт, поможет с записью альбома и устроит им масштабный гастрольный тур. Кэт продолжит «вести людей к свету», «лечить своими песнями», как говорили Художник и Писатель. Будет делать их счастливыми, как всегда мечтала. А потом просто исчезнет. Станет Тенью, выполнив свою миссию.
Кэт содрогнулась при мысли об этом: становиться бесплотным духом было страшно. Неизвестно, что ждет ее там, по ту сторону реального мира. А реальный мир так не хотелось оставлять…
Впрочем, оставался еще один вариант: отменить концерт и уйти. Завтра дать согласие компании-работодателю, уехать в другой город и забыть о музыке навсегда. «Vega», разумеется, распадется без Кэт, не желая искать замену своему лидеру и вдохновительнице. И у всех начнется обычная, «взрослая», серьезная жизнь, скучная и деловая, без дурачеств и приключений с друзьями, без ярких эмоций и великих миссий. Все будет благопристойно и благополучно, но «без огонька». Этой бытовой серости Кэт всегда боялась.
И сейчас, сжавшись в углу гримерки, она вдруг поняла, что боится этой серости больше, чем перспективы стать Тенью. А еще она вдруг почувствовала себя неблагодарной трусихой. Небеса наделили ее особым даром исцелять души, мечта делать людей счастливыми исполнилась — и теперь Кэт размышляла, не отказаться ли от этого подарка…
Стало стыдно. «Если бы все герои думали только о себе, где бы сейчас был этот мир?» — подумала Кэт и горько усмехнулась. «Тень — так Тень. Только можно я в утешение себе буду считать себя немножко супергероем?»
— Да, — раздался рядом голос Большого.
— Что?? — изумленно переспросила Кэт, мгновенно возвращаясь из своих тяжких размышлений в реальность.
— Эл спросил, не «25 кадр» ли там, на сцене сейчас, — пояснил Большой. — Я ответил: да, они.
— О, люблю этих ребят! — воспрянула девушка, на минуту забыв о своей дилемме, и подошла поближе к кулисам, чтобы лучше видеть и слышать выступающих.
Кэт слушала группу «25 кадр» с самого момента их основания. Лучше них о чувствах никто не мог спеть, что бы там Писатель не говорил. На любовь они смотрели и со стороны ножа, и со стороны счастья и радости.
«…Ты можешь меня разбить –
Слова, как удар молота.
Ты можешь меня убить –
Молчанием на вес золота.
Ты можешь просто забыть –
В кровь разрывая надежду,
Ты не способна любить –
Ты просто снимаешь одежду…»
Глядя на неистовый драйв, царящий на сцене, на самозабвенный музыкальный экстаз слушателей, Кэт в очередной раз подумала, что просто не может от всего этого отказаться. Музыка стала частью ее, без нее Кэт уже просто не сможет быть собой. Все равно станет тенью — пусть в переносном смысле, но результат будет практически идентичным.
Поэтому свой синтезатор она брала в руки уже без колебаний. Она знала, в какую сторону будут сделаны ее следующие десять шагов.
Кэт скользнула взглядом по участникам своей группы и отчетливо увидела, что они тоже не находят себе места от волнения. Будто чувствуют всю подлинную важность момента, который станет переломным. Эрик что-то быстро и нервно объяснял Большому, сжимая в зубах сигарету. Он вообще курил мало, только когда был повод. Эл все щелкал медиатором, исподволь с тревогой наблюдая за Кэт. Больше всех них волновался Большой: он считал шаги от занавеса до скамьи, едва ли слушая, о чем распинается Эрик, и постоянно отвечал невпопад. В эту секунду Кэт вдруг с новой силой ощутила, как дороги ей эти парни, и перспектива переезда и разлуки с ними показалась ей и вовсе чудовищной.
В гримерку вернулся «25 кадр».
— Молодцы! — Эл с искренним восторгом пожал руки музыкантам.
— Спасибо. Публика сегодня — огонь, — воодушевленно отозвались те. — Теперь они ваши, ребята. Удачи!
Зал гудел: народ хорошо разогрелся. Как только музыканты вышли на сцену, где-то в правом крыле, возле сцены, послышались воодушевленные возгласы. Поначалу беспорядочные, спустя несколько секунд они слились в унисон:
— «Ве-га»!, «Ве-га»! «Ве-га»!
В этот момент Эл и Эрик уже поправляли гитарные ремни и подключали шнуры. Раздался бой барабанов. «Значит, и Большой готов», — подумала Кэт и постаралась настроиться на выступление, на время забыв о Книге и своем напророченном Писателем будущем.
И сделала те самые судьбоносные десять шагов из-за кулис на сцену. Еще можно было произнести в микрофон извинения и отменить концерт, пока не зазвучали первые аккорды. Но Кэт быстро установила на сцене свой синтезатор, уверенно развернулась к Большому и кивнула.
И бодрая барабанная дробь возвестила начало первой композиции.
Вот теперь все было решено. Назад пути не было.
— Давай, Музыкант! Кэт, жги! Мы тебя любим! — Взметнулись над разрозненным гулом знакомые голоса.
Кэт с изумлением узнала в толпе Леху, Гарика, свою нерадивую подружку. Поодаль, в стороне от скопления народа стоял Художник. Кэт могла поклясться, что и Писатель был здесь. Он ведь обещал прийти. А своих обещаний он никогда не нарушал…
«…Закроются окна, закроются двери.
Захочется выйти, но нам не поверят.
Замки бесконечного черного ада.
Мы жили в крови и были так рады…»
Толпа жадно глотала каждое ее слово. Люди тянулись к Кэт, и она наделяла их силой, открывала им простые истины, напоминала о важном и позабытом, вела их к свету. Как ей и мечталось.
«…Сгоревшей душе, потерянной чести,
Невидящих глаз, жаждущих мести.
Мы загнаны в угол, как дикие звери,
Когтями порвали последнюю веру…»
Концертный зал превратился в сказочный лес. Стены зала обвивали лианы и цветы. Грифы на гитарах Эла и Эрика покрылись светло-зеленым мхом, который тянулся до самого пола. По сцене расстилался туман, над которым, словно причудливые пни, возвышалась барабанная установка. Кэт увидела себя где-то высоко, среди бесконечности, переливающейся разными цветами: розовым, синим и еще десятками невиданных оттенков.
Художник смело мешал цвета с образами. Он открывал людям души, давая вырваться эмоциям сотен сердец. Люди наконец-то готовы были слушать и слышать. Сейчас они и сами рождали свет.
А потом пришло время новой композиции. Лишь теперь Кэт поняла, что написала песню о Тенях. Написала, не осознав, и лишь теперь смогла прочувствовать ее до конца.
«Так мало держит в этом мире. Сквозь ладонь
Мне капли гладят по лицу и пропадают.
В коробке спичек, где когда-то был огонь,
Вселилась сырость, нежданно заползая.
Отпусти меня, я больше не могу.
Полосы руки сливаются в узор.
Рвется изнутри тяжелая тоска,
Все мои слова расстреляв в упор.
Я просто стану ветром в этом странном мире,
Который убегает, не смотря назад.
Он, может, всех согрел бы здесь теплом и светом,
Да сам давно уже на все закрыл глаза.
В темноте шаги, мыслей пустота,
Чувства и мечты на листе бумаги.
Я кричу в ночи странные слова,
И за ними вслед тихо исчезаю».
Кэт закрыла глаза, и чувствовала, что каждое слово — шаг по струне, натянутой над бездной. По ней она на цыпочках слово за словом приближалась к своей судьбе, оставляя за спиной привычный и понятный мир. Песня звучала, разливаясь по ткани реальности то ли заклинанием, то ли приговором. Не вернуться назад.
Но и бездне ее не взять! Там впереди что-то иное, что-то светлое и важное. Почти такое же важное, как восторженное сияние в обращенных на нее глазах слушателей.
И шаги вперед по тонкой струне становились все увереннее. Голос Кэт крепчал, крепчала и музыка. Клавишная капель на мгновение стихла, а затем гитары и барабаны взорвались шквалом звуков и эмоций. Казалось, они сметут солистку со сцены своей силой и напором.
Девушка и сама вздрогнула — она напрочь забыла об этом музыкальном переходе, увлеченная своими полумистическими переживаниями. По позвоночнику колким инеем стремительно пробежал испуганный и восторженный холодок, а в следующую секунду за спиной словно распахнулись огромные сильные крылья. И Кэт улыбнулась счастливо и безмятежно — как человек, отринувший прочь терзавшие до сих пор сомнения и тревоги.
Только безмолвная, но отчетливо ощутимая поддержка Художника помогла ей допеть песню, не запнувшись и не разрыдавшись. И сразу же следом, не дожидаясь, когда смолкнет ликующий шквал аплодисментов, Кэт жизнерадостно крикнула название следующего хита:
— Нет войне!
Эти слова подхватил весь зал. И даже когда группа покинула сцену, поклонившись и поблагодарив за теплый прием, толпа не успокаивалась и еще долго скандировала:
— «Ве-га»!, «Ве-га»! «Ве-га»!
_ _ _ _ _
